– …Претворяют в жизнь ваш план, – продолжал тем временем князь. – Каким бы бредовым он всем, включая вас и меня, ни казался. Поэтому я спрошу еще раз. Что такое «оператор»? Откуда вы знаете, насколько плох Разлом? И прежде чем вы начнете врать, поясню, дабы сэкономить нам время. – Князь выпрямился в кресле, вся его расслабленность, разговорчивость и смешливость исчезли. – Я не такой Затворник, каким меня мнят. Просто стараюсь не афишировать свои передвижения. Я провел в южных провинциях два года и знаю их диалект. Мало того, восемь лет назад я гостил у барона Оуэна и прекрасно тебя помню.

– Тогда к чему все эти вопросы, государь? – удивился Крис.

– К тому, что ты не помнишь меня. К тому, что я хочу знать, как из того глупого, напыщенного, переполненного собственной значимостью мальчишки, который брезговал разговаривать с кем-то ниже себя по рождению и в жизни не прочитал ни одной книги, выросло то, что я вижу перед собой? Имей в виду, я не столь легковерен, как эта юная леди.

– Крис, что происходит? – в панике спросила я, но мужчины на меня даже не взглянули.

– Я же был в вашем зале стихий, коснулся стены…

– Именно поэтому я с тобой разговариваю, а не убил сразу. – Князь встал.

Оуэн отступил еще на шаг, рука легла на рукоять ножа у пояса, лезвие успело показаться из ножен на одну треть, прежде чем…

– А вот это уже лишнее. – Князь шевельнул пальцами, и клинок осыпался на пол металлической стружкой.

«За угрозу оружием представителю первого рода – двадцать лет каторги. – Вдруг вспомнила я строчку из судебного уложения, которое как-то зачитывал папеньке Рин Филберт. – Отказ повиноваться – еще десять». А папенька смеялся, говоря, что мало у кого хватит ума поднять оружие на князя.

А моя рапира все еще лежала на столе. Да и слава Девам! Неужели князь думает, что Оуэн с Тиэры? А если это правда? Нет… я почти уверена. Этого просто не могло быть. И тут я вспомнила все оговорки Криса, все непонятные слова, вызывающее поведение, не присущее дворянину. Я зажмурилась, отгоняя воспоминания прочь. Он же коснулся стены в зале стихий. Коснулся! Точка. Кровь подделать нельзя.

– Кристофер Оуэн, – размеренно проговорил князь. – А на самом ли деле ты Кристофер Оуэн?

– Вы же видели меня? Ваши слуги видели меня, отец видел меня каждый день… Неужели есть сомнения? – Кристофер продолжал отступать к лестнице.

– Почти нет, – сказал вдруг князь и не менее загадочно добавил: – Это-то и пугает.

Князь шевельнул пальцами, и с его руки сорвались зерна познания. Я едва сдержала крик. Потому что зерна были неправильными. Они казались вывернутыми наизнанку, они казались знакомыми. Я видела такую магию раньше. Видела на главной площади Льежа, когда старый гвардеец швырнул изменения в Альберта. Я тут же поняла, что это такое, ощутила их изломанную структуру и то, чем они были раньше. Обычные зерна познания похожи на монетки, что падают сквозь щели старого пола, и ты по звуку можешь определить, как сильно рассохлось дерево, широки ли крысиные ходы и не пора ли перестилать доски, ибо этих монет там скопилось уже преизрядное количество.

А те, что сорвались с пальцев князя, походили не на монеты, а на звезды или на снежинки с острыми краями. На заточенные обрезки жести, которые в изобилии можно найти в каждой мастерской. Эти края были предназначены для одного – они готовились проткнуть кожу, впиться в плоть, познать ее. Это была запрещенная, отвергнутая богинями магия, она могла изменить человека, могла понять его изнутри.

Но испугало меня даже не это. Больше всего испугало понимание, что я могу повторить их, надо всего лишь сместить центр зерен, вытащить его, вывернуть. Запрещенная магия оказалась слишком простой. Настолько простой, что даже недоучки вроде меня могли повторить это заклинание.

Крис скользнул за пролет винтовой лестницы. И нечирийский металл тут же огрызнулся голубыми искрами неприятия чужой магии.

– Умный мальчик, а тот, которого я знал раньше, не мог отличить гончую от горничной.

– Вы преувеличиваете, князь, мне было десять лет, горничные меня еще не интересовали.

Мужчины стояли друг напротив друга, словно изготовившиеся к драке дуэлянты, вот только нож одного разлетелся в труху, а оружием второго была магия.

– А вот мы сейчас и узнаем, – новые зерна сорвались с пальцев князя и обогнули лестницу, – преувеличиваю я или нет.

Резкий порыв ветра отбросил изломанную магию на стеллаж с книгами. И за миг до того как князь повернулся, я осознала, что стою с поднятой рукой, а пальцы покалывает сила.

«Рабский ошейник, конфискация, бессрочная каторга за применение магии против правящего рода», – похоронным голосом закончил Рин Филберт в моих воспоминаниях. А отец назидательно заметил: «Никогда не применяй магию против князя, Иви, ты поняла?» Тогда я кивнула, а сейчас… Девы, это всего лишь ветер!

И Девы сжалились над нами. Или разозлились. Стоило мне поднять испуганный взгляд на государя, как раздался нарастающий гул, и Остров вздрогнул. Совсем не так, как раньше. Не так, как над Запретным городом. Попробуйте в полете сбить прикладом серую найку, ударить по ней, словно по мячу для игры. Вам, возможно, понравится, а вот птице вряд ли. Сейчас мы были подобны такой птице, которую ударили в полете чем-то тяжелым, сбивая с курса.

Меня отбросило к окну, в бок врезался стол, рапира упала и покатилась по плиткам пола. Крис ухватился за перекладины лестницы, князь упал в кресло, и его вместе с ним стукнуло о полки. Посыпались книги. Остров швырнуло в другую сторону. Гул перешел в оглушающий рев, в котором утонул мой испуганный крик. Все в библиотеке пришло в движение: лестницы, стеллажи, пол, потолок, стены, рельсы подъемника. Нечирийское железо сминалось, как картон в кукольном домике, что подарил мне отец лет десять назад.

Лестница лязгнула, изогнулась и упала прямо на Криса. Князь пытался выбраться из-под сломанного стеллажа, когда на него сверху рухнула часть потолка.

Я упала. Во все стороны брызнули осколки разбитого стекла. А потом пол под ногами разошелся…

Трещина, похожая на изогнутую линию, поползла по залу. Она проглатывала все, до чего могла дотянуться. Книги, столы, магические светильники, сломанные стеллажи – все исчезало в голодном брюхе Академикума.

Я попыталась подняться на ноги, все еще ощущая, как дрожит Остров, как эта дрожь передается мне. Чувствуя, как где-то там, в глубине, разгорается пламя. Злое, со всех сторон скованное металлом, не нашедшее выхода…

Зацепилась ногой за ножку перевернутого стола, упала и поползла. Совсем неэлегантно и недостойно леди. Вот только металлический скрежет за спиной совсем не располагал к соблюдению правил этикета. Он подгонял почище хлыста с зашитой в рукоять «звездой». У тех, кто его слышал, в голове оставалась лишь одна мысль: «Бежать прочь».

И все-таки я не успела. Темная пропасть догнала меня. Один удар сердца, и нога провалилась в пустоту, руки соскальзывали со ставшего вдруг теплым пола. Руки соскальзывали, ногти ломались, с губ срывались всхлипы. Срывались и падали. И я упала вместе с ними. Полетела вниз под недовольное металлическое ворчание Острова. Полетела навстречу огненной буре, что зародилась у него внутри. Все, что я успела, – это собрать в ладони зерна изменений, призвать свой огонь. Не осмысленно, а инстинктивно. Когда я пугаюсь, пламя само прыгает в руки. И чем больше страх, тем сильнее пламя.